| |||
| Продолжение |
|
Мандир быстро заполнялся. Я посмотрел на большие часы, они показывали семь двадцать. Как правило, Баба выходит без двадцати или без пятнадцати восемь. Мимо нас быстро прошли двое с огромными конструкциями, типа швабры, к которым были прикреплены большие мягкие тряпки - это идут последние приготовления прохода, который и так сверкал, будучи полированным мрамором, как и весь пол этого огромного сооружения. Слышно, как на женской половине расплакался маленький ребенок. Детей бывает не мало, даже грудные - не редкость, а вот плач - это уже совсем незапланированный факт. Представляю, как мать быстро, всеми возможными способами пытается успокоить малыша, иначе, если эта симфония не прекратиться, то придется выходить вместе с чадом. Кажется, всё обошлось, наверно подключились сидящие рядом. А вчера около меня сидел один англичанин с полугодовалой, прелестной девочкой по имени Сара. Когда он садился слева от меня, я подумал, что может быть очень даже "весело", но она проспала весь даршан, не проронив не одного звука. Он очень легко сидел в позе "лотоса", а перед ним на крохотном тонком одеяле спала "наша" Сара, прямо как на картине.
У меня в книге лежали три письма, я их привез из Москвы. Уже прошло несколько дней, как я приехал, но попадал в ряды, из которых передать письма было весьма сложно - просто очень далеко. Наверно половина мандира сидят с письмами, но отдать их Сай Бабе совсем не просто. Здесь есть несколько обстоятельств; место, проход Бабы, и при их удачном стечении всё может получиться, но самое главное обстоятельство - Он должен их взять, а берет далеко не все. Если в письме корыстная просьба или очередное желание - Он просто проходит мимо и не замечает. А если Он берет конверт, то, как утверждают все, у кого он взял - то о чем просят, обязательно происходит, иногда самым непонятным и невероятным образом. Мои три конверта - это: один от родной сестры, один от моего близкого друга и один от бабушки, которая стала мне родным человеком за последние шесть лет. Что написала моя сестра я не знал, но перед тем, как она села писать, я попросил ее хорошенько подумать, что же просить : "новое корыто" или может быть, что-нибудь другое? Просьбы в двух других конвертах я так же не знал. Конверты лежали передо мной. С одной стороны - это не мои просьбы, с другой - я сам сказал, что еду в ашрам и постараюсь передать. Мы с Максом сидели в ожидании Свами. Как только начинает тихо играть приятная индийская музыка, все севадалы быстро рассаживаются по своим квадратам, и через минуту появляется Свами. Мандир был полон. Все было готово. Я снова взглянул на часы - без пятнадцати... Посмотрев на право, я увидел постоянного оператора, итальянца. Хороший дядька, всегда улыбчивый и очень не торопливый. Он, совершенно не суетясь, тестировал свою большую камеру на повороты и фиксацию, так как с минуты на минуту должен был появиться Свами. У него было очень удобное место - в конце центрального прохода. С совершенно седыми волосами на голове и бородой, чуть сутулый, небольшого роста, он выглядел всегда очень делово и, думаю, имел скорее поручение, чем разрешение каждый день снимать Бабу. Зазвучала тихая музыка, севадалы мгновенно заняли свои места и все, кто сидел в полу спящем состоянии, выправились и вытянули шеи, а это практически весь мандир.. Мой севадал усадил на свое место одного прелестного дедулю, который также как и все, изо всех сил вытягивал свою. Я еще раз взглянул на письма, лежащие в книге и ожидающие решения своей судьбы, и подумал - "Ну, что, может быть сегодня?". По дороге от дома Бабы к мандиру стояли два солдата, они подняли обе свои руки в жесте "намасте", соединив их на груди ладонями вместе, значит Он идет! Первыми его видят сидящие на левой стороне - это женщины. Волна поднимающихся рук покатилась от левой части мандира к нашей, мужской стороне. Кто-то поднимал руки над головой, соединяя их так же вместе, кто-то направлял поднятые ладони к появившемуся Бабе, как бы смотря не только глазами, но и ладонями - это древняя индийская традиция - после чего руки накладываются на лицо, как бы накладывая на всё свое сознание увиденный образ. Сай Баба шел, как всегда в оранжевых одеждах и как всегда медленно. Первые шаги на мандир. Чуть заметный поворот головы к кому-то протягивающему письмо. Все движения очень спокойные, величественные и, вместе с тем простые. За ним в двух, трех шагах идет индус, помогающий, когда писем в руке уже много и Баба передает их ему в пакет. Вот Он приближается к пожилым женщинам, что сидят у кованных перил на длинной мраморной скамье, что-то говорит, кивает, снова говорит, делает шаг назад и, вдруг, чуть наклонив корпус в право и направив ладонь вниз на пол, делает несколько круговых движений по часовой стрелке, если смотреть к полу, и через мгновение протягивает к их просящим рукам свою руку с материализованным вибхути. Вибхути бело-серого цвета падает им на ладони, сидящие рядом с ними тоже протягивают свои. Достается и другим, всем по чуть-чуть. А Он, вытирая руку платком, что тут же протянул Ему идущий рядом индус, уже идет дальше. Снова берет некоторые письма из протянутых рук. Тут же появляются еще, некоторые просят взять, очень настойчиво протягивают, мимика лиц непередаваема. Взяв лишь некоторые, он очень мягко делает жест рукой, прося успокоиться и сесть на место, вместе с тем в этом жесте видится и "успокойся...", "не сейчас...", "садись, пожалуйста...". Идет дальше по проходу, взглядом проходя по лицам, очень спокойный, иногда чуть улыбается кому-то. Поворачивает, выходит на центральный проход. Он уже намного ближе. Хорошо видно каждый взгляд, каждое еле заметное движение. В руке писем набралось уже много, и Он, разговаривая с кем-то из первого ряда не поворачиваясь, передает их назад, всегда готовому индусу. Что-то спрашивает. Тот к кому Он обращается, приподнялся на колени и отвечает, молитвенно держа руки у подбородка. Баба кладет ему руку на плечо, что-то мягко говорит и, легко похлопывая, усаживает этим жестом на место. Снова берет письма. Снова. Доходит до конца прохода, туда, где стоит оператор. Перед мандиром сидят несколько сот тех, кто не попал на него из-за отсутствия свободного места, так как пришел поздно. Баба, окинув взором сидящих, поднимает правую руку и благословляет их. После этого Он не всегда поворачивает на малый проход на мужской стороне, но сегодня - несколько шагов по центральному проходу назад и, о счастье, поворачивает направо. Так же медленно Он идет к нам с Максом. Я достал письма из книги. Баба шел по противоположной стороне прохода в нашу сторону. Каждый Его шаг сокращал на треть метра расстояние между нами. Вот он остановился у группы из Непала, они - все в одинаковых, традиционных национальных пилотках, один из первого ряда протягивает Бабе на ладони пакет с вибхути. Он взял письмо из руки соседа и благословил пакет, дважды коснувшись его. Вот Он переходит на нашу сторону прохода, так же медленно идет по нашей стороне, остановился около какого-то индуса, разговаривает, стоит очень близко к сидящим. Те, что посмелее - прикасаются к его стопам одной или двумя руками и сразу касаются ими своего лба. Раз Свами стоит так близко, значит, Он разрешает это сделать. Между нами наверно метров десять. Сколько я сам себя не уговариваю не волноваться, внутреннее напряжение нарастает, и это совершенно невозможно контролировать. Вот Он переходит на противоположную сторону и идет, совершенно не думая, как кажется и посмотреть, не то, что повернуть к нам с Максом. Вот Он уже практически напротив. Снова остановился. Один из европейцев, кажется просит интервью. Свами что-то спрашивает, опять спрашивает - играет, делая вид, что не расслышал, переспрашивает. Вопрос видимо ставит в тупик обращающегося - тот не знает, что ответить, Баба снова спокойным, но очень дружеским жестом, как бы говорящим "подожди, посиди, подумай" сажает просящего и идет дальше. В линии напротив нас появляется несколько рук с письмами. Баба берет только одно. Он уже совершенно напротив, в трех метрах. Если Он сейчас не повернет на нашу сторону и пройдет дальше, то все... Тут вдруг в моей памяти всплывает фраза, совсем недавно прочитанная в книге Джнана Вахини. Там Баба, говоря о том, что все мы являемся частью Бога, Его искрами, утверждает "Океан никогда не отвергнет ни одной своей капли!". И я сам не знаю почему, наверно как последняя надежда "заставить" Его повернуться ко мне, собрав всю свою волю, повторяю эти Его слова. И вдруг он останавливается и, как в ответ, поворачивается ко мне. Смотрит серьезно, почти строго. А я, не жив, не мертв от страха, держу на своих ладонях три конверта. Смотрю Ему в глаза и шепчу пересохшими губами - "Господи, возьми письма этих людей...". Кажется, я не дышу. Тут Он полностью поворачивается ко мне и, всё также смотря прямо в глаза, делает в мою сторону несколько шагов пересекая проход. Я сижу с протянутыми ладонями, на которых лежат три конверта. У меня нет слов, чтобы описать мое состояние. И радость, и страх, и замирание сердца, и полное исчезновение всего окружающего меня мира; нет Макса слева, нет индуса справа, нет севадала передо мной, нет вообще ничего: ни времени, ни этого мандира, ни моего сознания вообще. Только несколько Его шагов, этот смотрящий в самую мою душу взгляд, и три конверта на каких-то ладонях. Я вернулся к реальности с комом в горле. Передо мной сидит улыбающийся севадал, как будто у него, а не у меня Баба только что забрал письма. Слева сидит Макс с конвертами... Если есть "небеса", то я только что вернулся от туда... Снова закрываю глаза. Чувствую, что в руках нет ничего. Не хочу открывать глаза, ни одного движения, ни одного слова... Только справа от меня слышится тихий голос пожилого индуса, он еле слышно шепчет "О Сай Баба - Пурна Аватара, о Сай Баба, о Сай Кришна, о Сай Рама...". |
| @ |
